Воспоминания Николая Амшинского. Из книги воспоминаний "Мой Новосибирск", автор-составитель Татьяна Иванова:
"Воспитывали нас на революционных примерах и традициях. Нам было очень хорошо известно имя старого большевика, активного участника Октября в Сибири —Вениамина Давыдовича Вегмана. Он пользовался огромной популярностью в городе, и не было человека в 20—30-х годах, кто бы его не знал. Он был активнейшим коммунистом — заведовал Сибархивом, возглавлял Общество старых большевиков, был членом крайкома, состоял в редколлегии журнала «Сибирские огни». Его имя было присвоено Бийской улице (сейчас это Депутатская), и не было ни одного крупного мероприятия в Новосибирске, в котором бы он не участвовал. Это был красивый человек с огромным лбом и пышной, как у Карла Маркса, шевелюрой. В краеведческом музее, на углу Красного проспекта и ул. Спартака, была воспроизведена в натуральную величину камера бывшего политкаторжанина Вегмана в Забайкальских рудниках. Эта камера производила жуткое впечатление:
каменный мешок с цепями и кандалами на стенах. Она символизировала собой те ужасы, которые претерпевали борцы с царизмом... В 1933 году Новосибирск очень торжественно отметил 60-летие почетного гражданина города Вегмана, а в 1937 его пришли забирать! На каторге Вениамин Давыдович заработал себе рак горла, и у него была вставлена маленькая серебряная трубочка с клапаном. Когда он говорил, то открывал и закрывал клапан рукой. При аресте ему вспомнились ужасы застенков, и чтобы избежать новых издевательств, он при всех вырвал свое искусственное горлышко и умер. Умер свободным человеком! Так закончил свою жизнь этот замечательный человек, о котором сегодня напрочь забыли.
1937 год стал роковым не только для Вегмана, но и для многих тысяч новосибирцев. На нашей Коммунистической улице пошли повальные аресты. В одну из ночей увели и моего отчима. Думаю, что конвоировали его недолго: достаточно было пересечь Красный проспект и пройти несколько шагов по той же Коммунистической. Здесь располагались опричники из НКВД, здесь велись допросы и были застенки. Этот отрезок моей родной улицы от Красного до Серебренниковской вызывал страх. И люди здесь без особой нужды не ходили... Сидел ли отчим в городской тюрьме — нынешнем речном колледже — или где-то в другом месте, не знаю. После ареста он больше не вернулся домой. Арест отчима перевернул нашу жизнь: семья оказалась семьей врага народа. В Томском университете, в который я поступил еще до этого события, меня взял на заметку профессор, поскольку моя курсовая работа была опубликована и признана научной статьей. Профессор предложил мне продолжить обучение в аспирантуре. Я с радостью согласился и пошел в партком за разрешением. Там мне сказали: «Иди и больше не появляйся! Радуйся, что мы дали тебе доучиться!» И даже во время войны клеймо члена семьи врага народа продолжало меня преследовать. Воевал я с 1942 года до Победы. Дослужился до высокой должности — до адъютанта Главного автомобильного управления Красной Армии. Это была полковничья должность, и в моем подчинении было полтора десятка старших офицеров, хотя сам я носил лейтенантские погоны. Все мои подчиненные неоднократно представлялись к наградам. Начальник штаба представлял к награждению и меня, но в СМЕРШе ему всегда говорили: «Опять ты его продвигаешь? Пусть скажет спасибо, что мы ему дали возможность пистолет на боку носить!»
