Творчество писателя по теме «Сталинский лагерь»
Кроме упомянутого выше автобиографического очерка «Далекий взлет» Ю.М.Магалифом написаны стихи, рассказы и драма, тематика которых отражает жестокую эпоху сталинских лагерей.
Рассмотрим некоторые из них:
«Когда мне последний вопрос зададут:
«Как жил в перепутанном мире?»-
То в книге моей между строчек прочтут
Судьбу ленинградца в Сибири.
Замерзшие птицы валились с небес,
Костер не желал разгораться.
И падал сибирский нетронутый лес
Под топором ленинградца.
Голодный, холодный, и плакать хочу...
И нету лазейки в ограде...
Но мужество тихо стучит по плечу:
«Держись, молодой ленинградец!
Сибирь, поднимаясь средь стужи и мглы,
Навеки мне стала родною.
А парусник с адмиралтейской иглы
Все так же парит надо мною!
Чтоб взвесить минувшее, как надлежит,-
Тяжелые надобно гири:
«Ничто не забыто, никто не забыт»-
Написано и в Сибири...
Это стихотворение в сжатой форме отражает биографию Магалифа, пережитые им страдания в лагере и силу духа, которую он воспитывал в себе сам, не сгибаясь под тяжестью обстоятельств. Самые главные слова, на мой взгляд, в последнем четверостишье «Ничто не забыто, никто не забыт», отражают боль от воспоминаний того ужасного периода в истории нашей страны, непосредственным участником которых он стал.
Следующее стихотворение описывает условия работы заключенных:
« В марте сорок второго
Мы строили аэродром.
Вот была работенка!
Общественная притом!
В будние дни - вечером,
По воскресеньям – с утра.
Костры разводили.
Не помню-
грелся ли кто у костра?..
За пазухой отогревали
Хлеб, от мороза твердый;
И в «четезе» щеголяли-
В онучах из серого корда.
…Мы делали планировку,
Возили в тачках бетон,
А ветры, как псы, срывались
Со всех четырех сторон!..
И секретарь обкома
Михаил Васильич Кулагин
Кричал:
«Молодцы, ленинградцы,
Товарищи работяги!»
А работяги-то: школьники,
Философы, математики,
Актеры и живописцы,
И даже кормящие матери...
Сине-багровые лица.
Простуженные голоса»...
На примере этого стихотворения мы видим как мастерски поэт через одну – две детали заставляет нас думать о страшном том времени - было так голодно, что хлеб замерзал, у огня никто не мог греться, надо было работать и малолетним подросткам и кормящим женщинам.
Не случайно и в этом стихотворении и в очерке «Далекий взлет» Ю. Магалиф называет имя тогдашнего секретаря обкома М.В.Кулагина, который уважительно относился к заключенным, называя их товарищами. «Однажды на аэродром приехал первый секретарь обкома партии Михаил Васильевич Кулагин. Он привез с собой ящик водки.
Я очень хорошо запомнил его необычайную речь на небольшом митинге. Как всегда, было ветрено. И Кулагин кричал что было сил, ветер далеко разносил его голос: «Дорогие товарищи заключенные! Да, я не оговорился — знаю, что обращаюсь к вам не по правилам, не по инструкции. Но к черту сейчас всякие инструкции! Мы сегодня с вами действительно товарищи, потому что делаем общее дело: помогаем громить фашистов. Я вам верю, как самому себе. Вы настоящие герои военного времени! Вы построите аэродром досрочно!..» Мы, политзаключенные, которых иначе как «контрики поганые» никто не называл, слушали секретаря обкома разинув рты. Многие молча плакали — я это видел своими глазами. И водка тут, пожалуй, была уже не нужна: взлетно-посадочная полоса вырастала прямо на глазах».
Кроме эпизода массовой гибели заключенных морозной ночью 1942 г. и строительства аэродрома на заводе им.Чкалова Магалиф отразил в своем творчестве и работу в прачечной ,где заключенные должны были отстирывать от крови и грязи солдатское белье с фронта и оправлять его обратно. Стихотворение так и называется «Прачечная»
«Мне снился сон.
Как будто снова я
Помолодел и восседаю снова
С законной пайкой хлебушка ржаного
На смрадной груде рваного белья.
Белье в пути засохло и спеклось:
Его нам привезли из Подмосковья-
Заляпанное побуревшей кровью,
Осколками пробитое насквозь.
Мы здесь его стираем.
А потом,
Где можно ставим новые заплаты.
А дальше в установленном порядке-
Белье в эвакогоспиталь сдаем.
Вода в корыте с кровью пополам.
Мир пахнет потом и зеленым мылом.
Нет передышки нашим бедным силам
И нет скончанья горестным делам.
Мне снился долгий сон позавчера.
И в нынешнюю ночь он снова снится.
Я просыпаюсь - и в слезах ресницы.
Часы стучат,
Вставай, старик.
Пора»
«Нет передышки, нет скончанья ,часы стучат»- так автор передает свои переживания тогда и сейчас, не возможно забыть того, что случилось. Не уходили из памяти Магалифа ни первая ссылка в Казахстан, где он провел вместе с матерью 5 лет, ни второй срок в Сибири, поэтому он писал в 1989 году в стихотворении своей второй жене Ирине Николаевне:
«Дохнул в лицо заклятый тридцать пятый год,
Ощерил зубы сорок первый год...
Мерещится, что будто бы всегда ты
Дежуришь возле лагерных ворот.
Мерещится, что все мои разлуки
Застыли за решетчатым окном;
И лязгают замки и жилистые руки
Меня опять толкают в Мертвый дом...
Все это далеко - все это рядом с нами:
Любовь и голод, стужа и весна...
Над плоскими, глухими лагерями
В наручниках болтается луна...»
Какой сильный образ –« в наручниках болтается луна »! В нем и безнадежность, и возможно, знак того, что повсюду в нашей стране от края до края были лагеря, которые ставили главной своей целью уничтожение своих же собственных граждан. Всех без разбору - и великих и самых простых. Об этом в стихотворении «Воспоминание».
«Когда маму мою посадили,
В том безжалостном тридцать пятом
(А мне было неполных семнадцать)-
Я стоял посреди ленинградцев
В длинной очереди к окошку
Коменданта «Шпалерной» тюрьмы,-
Чтобы справиться как там мама?
И нельзя ль ей послать передачку?
И когда ее ждать обратно?
И за что посадили ее?...
В зале было немыслимо тихо,
Непривычно серьезно и жутко.
...Впереди меня женщина резко
Обернулась ко мне и спросила:
«Вы - о ком?...Ах, о матери! Вот как ?
Ну, а я представьте о сыне...»
Я узнал эту женщину сразу:
Низкий голос... и темная челка...
И хотел прочитать ей тут же
Ее собственные стихи.
Но - сдержался...»
По описанию, мимолетному, лишь мазками, мы узнаем в этой женщине в очереди в тюрьме великую русскую поэтессу Анну Ахматову. Никого не щадил сталинский режим, всю страну опутал колючей проволокой:
«А где-то поблизости речка Коён
Течет не от нас и не к нам:
Колючим забором наш мир огражден
И вышки торчат по углам.
Чтоб вольную жизнь насовсем позабыть
Достань-ка, Полушкин, табак!
В приятном местечке нам выпало жить,
Под лай караульных собак...
Вот Нина приносит тайком молоко-
По кружкам его разольем-
Разбавим водичкой, вздохнем глубоко
И выпьем за дружбу втроем.
А писем из дома три года как нет...
И что там у нас позади?
А первой любви незатоптанный след
Сибирские смыли дожди.
От вышки до вышки летят облака.
Так пусть же нам Нина споет
Про веру, надежду, про скрежет замка,
Что к нашим ногам упадет.
Отличный, мой друг, у тебя табачок!
Смахни-ка слезинки со щек...»
Автор в этом произведении рисует такую трагическую картину, что сердце щемит. Видятся взрослые мужчины , которые тайком плачут, вспомнив про первую любовь, думая, что случилось с родными, живы ли они, пока их держат здесь «за колючим забором, под лай караульных собак». Остается им немногое-надежда и вера. У мамы Юрия Магалифа, Софьи Александровны, отняли и это последнее. На ее вопрос об освобождении ей ответили, что оно никогда не случится.
Помня слова своей матери, о том, что живет, должно жить с радостью, Софья Александровна покончила жизнь самоубийством. Она могла выносить то безрадостное житье в ссылке, когда она, дворянка, строила в одной бригаде с бывшими ленинградскими академиками туалеты, чтобы прокормиться, а потом на сельско-хозяйственной станции осваивая земледелие. Она выносила все это, надеясь вернуться домой или хотя бы вырваться из несвободы. Своей матери Юрий Магалиф посвятил рассказ «История одной женщины», где описывал и свое детство, и их совместную ссылку в Казахстан, и ее смерть. Похоронена она была в казахстанской степи, и когда Юрий приехал на могилу матери через две недели, песок разнесло ветром.
В 1997 году в театре им. Афанасьева состоялась премьера спектакля «Ожидание дамы» (первое название « Где Люба - Любич?»).Сюжет этой драмы также связан с пережитым в лагере, эта история бывшего заключенного и следователя, которые встретились в наши дни. Драма имеет два временных плана: сороковые и девяностые. Не отпускала тема ГУЛАГа Юрия Магалифа до последних дней жизни, хотя как он писал, отражал он ее по-своему. В уже упомянутом очерке «Дальний взлет» он писал: «Вполне может быть, что эти мои заметки кое-кому покажутся странными из-за того, что нет в них кошмарных лагерных сцен, описанных Солженицыным, Шаламовым, Жженовым... Что поделать! Уж, видно, так устроена память сердца моего, что ужасные картины запомнились плоховато. Конечно, изуверы-палачи были не только на Колыме, но и на Печоре, в Акмолинске и в Сибири... Возможно, кто-нибудь еще напишет про страшный лагерь уничтожения в Искитиме (на известковом карьере), куда я чуть было не угодил перед самым своим освобождением... Но сейчас мне хочется подчеркнуть, что свет не без добрых людей, что среди лагерного начальства мне посчастливилось встретить порядочных граждан; и в общем их было не так уж мало в Новосибирске военного времени. Разве могу я забыть Петра Петровича Соколова — начальника Центрального лагпункта? Сухощавый, седой, всегда подтянутый офицер, не очень улыбчивый — он среди заключенных славился справедливостью и человечностью. Сколько моих товарищей по несчастью обязаны жизнью этому суровому «гражданину начальнику»! Скольких он поддержал скупым добрым словом и посильной заботой! Рассказывали мне, что жил он где-то на Волочаевской улице. Ничего, к сожалению, не знаю про детей его и внуков. Но если живы наследники Петра Петровича, то пусть они не стыдятся, что их предок носил голубые погоны в ту страшную противоречивую эпоху; пусть гордятся они человечностью капитана Соколова».
Этот отрывок примечателен тем, что дает представление о Магалифе, как о человеке не злопамятном. Да, было ему, как и всем, тяжело, трудно до слез, но находил он всегда во всех людях хорошее. Позже в своем дневнике он писал: «Нет палачей, есть только жертвы трагических обстоятельств». Хотя кому, как не ему держать зло на своих охранников! В этом же отрывке он дает ответ на мой вопрос, вынесенный в гипотезу исследования, что он не был заключенным Ложковского лагеря, а лишь должен был туда попасть в конце срока заключения. Из воспоминаний друзей Магалифа известно, что нашлись в лагере добрые люди и уничтожили или приказ о его отправке или его документы, и тем самым сберегли Юрия Магалифа от гибели на известняковом карьере лагпункта Всероссийского значения, каким был в то время Ложковский лагерь.
Автор: Елена Годунова
