Возвращение имён. Новосибирск.

Румер Юрий Борисович

Представьте себе, что вы хотите ответить на какие-то вопросы в рамках науки физики, тогда вы ставите эксперимент. Но если что-то пошло не так, можно повторить в следующем эксперименте. А теперь представьте, что эксперимент один, повторить его нельзя. Это эксперимент вашей жизни. И тогда в этой ситуации интересно посмотреть на эксперимент, который проделали другие люди, и что-то поняли, с чем-то согласились, а с чем-то не согласились.

Судьба моего отца, не оставляет людей равнодушными. Тот, кто к этому прикасается, он как обжигается, потому что при тяжелейших внешних обстоятельствах он оставался всю жизнь очень счастливым человеком. В тюрьме, в ссылке, в несправедливые советские годы. А вот счастливый человек и всё. Как я говорю, счастливый человек с несчастной судьбой.

У меня дома оказался достаточно большой архив. Причем, когда я преподавала в университете и читала курс, у меня был метод математической физики, зимой мы сдавали экзамен, и после этого где-то в феврале, в начале следующего семестра, ребята приходили ко мне в гости, пили чай и листали документы. Когда ты берешь в руки бумагу, которая была с ним в заключении, которая несет на себе совершенно потрясающую энергетику, именно возможность прикоснуться очень важна. Но мои друзья сказали, что ты делаешь, они в конце концов уничтожат твой архив, его нужно оцифровать и сохранить. И это было сделано, а потом возникла идея сделать книгу по части архива. И казалось, что сборник документов, что он может дать, почему он может быть нам интересен. Но, на самом деле, документы бьют совершенно беспроигрышно в цель.

Например, приведу в пример один документ. Во время ареста отца, была утрачена уникальная библиотека. То есть его арестовали, а книги просто бросали с третьего этажа в подъехавший грузовик. Уникальная была библиотека, но она пропала. И когда папу реабилитировали, он пишет заявление: прошу какую-то компенсацию за утраченную библиотеку. Он говорит, я жил скромно, все деньги вкладывал в собирание книг, вот я оценю примерно такую сумму. И получает из финансово-планового отдела КГБ квиточек к переводу. И там написано в утрату за коронку от зубов и одни металлические часы.

И я думаю, папа оставил эту бумажку, этот квиток из планового финансового отдела КГБ, чтобы мы с вами сегодня что-то поняли. И ужаснулись, удивились, прикоснулись. Книга «Юрий Борисович Румер. Физика XX век» состоит из таких документов. Она, может быть, не несёт той энергетики, которую несет подлинный документ, но тем не менее книга получилась уникальная, и она трогает людей. Её нельзя читать как роман, ее нужно листать, перелистывать. В ней есть воспоминания людей, совершенно потрясающие воспоминания самого отца о жизни в Геттингене. Его письма друзьям и те, которые друзья пишут ему.

Но мне хотелось бы рассказать о том, чего в книге нет, о своих родителях. Рассказ мой будет называться «Папа, мама и пятиоптика».

Папа родился в 1901 году в Москве в семье состоятельного купца первой гильдии. Он был еврей, но статус позволял ему жить в Москве. В семье было четверо детей, все получили прекрасное образование. Папа уже не смог это сделать в полной мере, потому что революция налетела. Но тем не менее такие были ценности семейные, что именно образование детей на первом месте. А мама родилась 20 лет спустя в городе Таганроге на юге России в беднейшей семье рыбака. Просто абсолютно нищие мои дедушка и бабушка научились писать и читать, уже будучи взрослыми людьми. Как говорила Цветаева, обоим бабушкам я вышла внучка, чернорабочий и белоручка.

Первое приближение родителей к друг другу это 1921 год. Папа был призван в ряды Красной Армии, с матфака МГУ. Но оказался совершенно не пригоден к строевой службе, поэтому его отправили в Академию Генштаба изучать языки. Предполагалось же транслировать нашу революцию дальше. И он в 1921 году с дипломатической миссией сопровождает вагон набитый оружием. Папа везет его в Персию помогать свободолюбивому персидскому народу. Где-то в сентябре, в октябре он оказывается на станции города Таганрога. Потом папа говорил: вот я бы знал, что в это время твоя мама родилась, не поверил бы. Но тогда на станции он купил арбуз. И мне всегда казалось, что вот арбуз приносит достоверность папиным фантастическим историям. Как-то без арбуза трудно было верить в то, что он везет оружие.

Но я добавлю про книгу важную вещь. Люди, которые создавали эту книгу, все папины истории проверили. Было 16 архивов перетрясено. И был найден приказ о командировании Румера в Персию. Поэтому это не сказки, это реальная история.

Следующее приближение родителей друг к другу - это 1938 год. Мама заканчивает школу. Она была такой комсомолочкой, певуньей, танцоркой. И она мечтала об артистической карьере. Но её старший брат привел ее за ухо к авиационному техникуму и сказал: вот кончишь, потом споешь.

В том же 1938 году папу посадили, за связь с врагом народа Ландау. И он как-то очень быстро понял, что, во-первых, он должен сам сочинить дело, поскольку у следователя не хватало квалификации. А во-вторых, он должен говорить, что может быть полезен. В 1938 году он оказывается в своём первом КБ. Конечно, было не по-хозяйски использовать физика такого высокого уровня, теоретика, на простых расчётных работах. Но настоящей теоретической физикой в НКВД стали заниматься позже. Поэтому в 1938 году папа начинает заниматься самолетами. А мама поступает в авиационный техникум. Это был залог их будущей встречи, которая состоялась в 1946 году.

Юра Румер, 1915-1917 год

Папино КБ, в котором он тогда работал, было привезено они в город Таганрог, где оставался целый завод. Случайно его не успели взорвать наши, не успели взорвать немцы. Самолет можно было строить. А мама после войны пришла наниматься на работу. У нее за спиной авиационный техникум. И после войны осталось в семье пять человек детей. Погиб мамин брат и мамин зять. И она чувствовала обязанность этим детям помогать. Когда она пришла в отдел кадров, ей сказали, что если она пойдёт в КБ с врагами народа, то зарплата будет в два раза выше. Мама сказала, с врагами народа однозначно. Детей надо было кормить. Самим врагам народа, разумеется, не платили ничего. Как папа мне говорил, пачка беломора - моя зарплата 10 лет. Он курил всю жизнь.

1920 год

И вот мама приходит в КБ. Она видит стол, за которым сидит человек. И человек начинает вставать. Он встает и встает. Мама была небольшого роста, а папа очень высокий.

Когда он встал, как говорила мама, она задохнулась. Он протянул руку и сказал: Юрий Борисович. Мама взяла его руку и поняла, что все, что она пропала. У мамы в то время ещё жених был. Она замуж собиралась. Но она сказала сама себе, что свадьбы не будет.

Когда я читала Солженицына "В круге первом", я думала, что он вообще знал историю моих родителей. Он знал, как это было. Но, наверное, так было не только у них.

В 46 году начинается этот роман. Папу посадили в 38-м. Контора работала как часы. В 48-м году его должны были выпустить. Но в 47-м произошёл такой случай. Мама приходит на работу, а папа говорит ей: я не понимаю, что произошло с этой системой, меня выпускают на год раньше. И я решился, я прошу вас быть моей женой. Вы только не торопитесь, вы подумайте. Ответственный шаг. И мама вылетает в тюремный двор и начинает кружиться в вальсе. Не то, что ей нужно было думать о чем-то, ей просто хотелось протянуть это мгновение абсолютного счастья.

Но когда она вернулась, картина была совершенно другая. Стоял папа опустив голову. А напротив стоял начальник режима. У него был такой стэк, он стучал себе по сапогам и говорил, ты что, сука, не знаешь, сколько ты должен родной советской власти? Ты должен был прийти ко мне, сказать, что ошибка вышла, а ты на свободу захотел девочек щупать. И вот папа молча стоит. Потом этот человек уходит. Мама хочет что-то сказать. Но папа, не поднимая глаз, говорит: Оля, я ничего не говорил, вы свободны. Еще год, еще год, всё. Они оба испытали такое унижение, что ещё год не возвращались к этому вопросу.

Наступил 48-й год, папу должны выпустить. Система была такая, человек выходит, становится вольнонаемным и приходит на работу в следующий раз просто с улицы. И, как раз, около Пасхи мои дедушка и бабушка, религиозные люди, пекли куличи. И мама пригласила отца к ним в дом - знакомиться. Они, конечно, несколько нервно к этому относятся, но ждут. И папа не приходит. Но дедушка мой говорит, а что ты думала? Он уехал в свою жизнь, он уехал к своим женщинам, говорит мой мудрый дед. И мама в слезах бросается к заводу, и не доходя до завода, она видит, что из проходной выходит этап, вокруг собаки на поводках. И поскольку, она это всё видела в оккупации, смотреть на это не могла и ушла. А если бы я подошла ближе, то увидела бы как Юру уводят.

Потому что за несколько дней вышел новый приказ, и все, которых кончается срок, без рассмотрения дела, отправляют ссылку. Но папа это еще не знал и был настроен на другую жизнь. И он едет на восток нашей страны, два месяца длится эта поездка. Он был в ужасном состоянии, думал, что всё кончено. И так он доехал до Енисейска.

Из материалов дела, 1938 год

На следующий день мама пришла на работу и никто не знает, где Юрий Борисович. Просто вчера был человек, а сегодня этого человека нет. Она всё бросает, едет в Москву, начинает стучаться к Ландау, к старшему папиному брату Осипу Борисовичу Румеру, известному переводчику. Девчонка, на нее все смотрят так как-то несерьезно. Что вообще, что она хочет? А папа, доехав до Енисейска, послал телеграмму маме. Там было два слова: свободен, надеюсь. Но мой дед эту телеграмму уничтожил, маме не показал.

А мама в Москве, пытается найти его, и потом уже приходит телеграмма родным. Мама решила, что она едет за папой в ссылку. Мама была очень сильным человеком, но она была абсолютно советской девочкой, комсомолкой. И вот как она решилась на это, я не очень понимаю. Потом она с юга ехала в Сибирь, в Енисейск, там морозы. Когда она приехала домой и объявила своим родным, что она уезжает в Сибирь, сестра ей сказала, то, что ты хочешь погубить свою жизнь, это твое дело. Но у тебя племянники, ты губишь жизни их. А дедушка сказал, лягу на порог, переступишь отца, уедешь. И лег. И мама переступила. Дедушка встал, отряхнул коленки, и сказал, ну что ж, сказал дед, начнем собираться. И вот это вот они собирались. Дома до сих пор какие-то ножи, которые дядя Петя выиграл в лотерею, когда уходил на Первую мировую войну. Эти ножи уехали в Енисейск вместе с мамой.

Когда я была маленькая, папа часто читал мне Некрасова про русскую женщину. А потом обязательно комментировал: твоя мама из тех же женщин. Енисейск, надо понимать, в то время был забит ссыльными. Там в Енисейске есть педагогический, учительский институт. Папу берут на работу туда.

Новосибирский Академгородок, 70-е годы

В книге есть совершенно потрясающие письма, которые пишет этот рафинированный московский интеллигент, воспитанный гувернантками, который в крестьянской жизни мало что понимал. И он пишет: прекрасные условия для жизни, воду из Енисея брать совсем недалеко. Можно завести корову. Я вчера спал на простынях. Когда я узнал, что ты будешь со мной, меня охватил такой восторг, я все смогу, я все преодолею.

В конце 70-х годов, я была в Москве по своим аспирантским делам. И я захотела найти людей, которые были с родителями в ссылке. И вот среди многих я пришла в гости графине Татьяна Ивановна Симонич. Настоящая графиня. Насколько я понимаю, тогда ей было примерно столько, сколько мне сейчас. Она всё хорошо помнила - дощатые тротуары Енисейска и по ним идёт Румер, а рядом Оленька - комсомолочка. И все бабы были влюблены в Румера, а она любила Оленьку. Она вспоминала как пришла к ним домой в минус 50. У неё не было трусов, просто тряпки намотаны. И Оленька полезла под кровать и достала чемодан. У нее оказались две пары панталон, она их отдала. Татьяна Ивановна говорила - ну когда ещё приезжали невесты к ссыльным, ладно ещё жёны. Потом она добавляла очень красноречиво: и в срок, говорила Татьяна Ивановна, родился сын. Когда родился мой брат, это было для всех ссыльных событие, потому что, им казалось, что нет будущего. У них были за спиной лагеря, лишения, а впереди - ничего. Но когда ссыльные рожают ребенка, мальчика, это всем дало надежду. Там был сапожник, дипломат старый. Он сказал, что значит мы еще в Париже будем, друзья. Такое у людей было воодушевление.

Пришло время поговорить о том, что же что такое пятиоптика. Когда папа был в Германии, он говорил, что чуть-чуть опоздал в научном смысле. Он оказался в Геттингене в 1928 году, когда квантовая механика была уже создана. И он, конечно, влюбился сразу в эту новую физику. Его учитель, которого он очень любил, уважал всю жизнь, Макс Борн, попытался его пристроить к Эйнштейну, потому что, Эйнштейн – был его близкий товарищ. Он ему написал, что, ты знаешь, тут появился один молодой русский, он закончил матфак, знает всю математику, он был бы для тебя идеальным ассистентом. А папа в те годы был поглощен этой идеей объединения разных физических теорий в общую. Но такой теории нет до сих пор и более того, среди физиков считается, что человек, который этим занимается, с ним не всё порядке.

Он поделился своими мыслями с Эйнштейном, когда приехал знакомиться. И, видимо, это Эйнштейна смутило, он не пригласил Юрия Борисовича работать к него. Потом, в Москве у папы были очень плодотворные годы взаимодействия с Ландау, очень счастливые в творческом плане годы. Но когда он попадает в условия тюремного КБ, где он должен 10-12 часов заниматься тупыми расчетами, чтобы каким-то образом себя сохранить, он начинает заниматься тем, от чего он отказался, разговаривая с Эйнштейном. Он начинает работать над созданием единой теории поля. И не знаю, что в этом было больше, желание как-то противопоставить силу духа обстоятельствам, может быть, немножко, я бы даже сказала, сумасшествие.

Один его товарищ Роберт Бартини, очень известный конструктор, сказал, что от хорошей жизни, Юра, пятиоптику не выдумаешь. Пятиоптика, это как раз, вариант единого теории поля. Я не буду вдаваться в подробности, потому что сама не очень понимаю. Он соединил квантовую механику с математикой, а математик он был классный. И ему казалось, что да, он это сделал. Но с кем поговорить? Поговорить же не с кем.

И тут случилось, что к ним в КБ попал мальчишка Зарипов Махмуд. Его забрали с третьего курса физфака за национализм. Он прошел страшные лагеря, потом попал к ним в КБ. Кадров не хватало. И вот папа ему говорил, с какого курса вас взяли? Третий? Так, ну вам осталось вот это, вот это. Завтра я начинаю вам читать лекции, потому что я хочу, чтобы вы закончили физфак, мне нужен собеседник, говорил папа. Потом я начну вам рассказывать свою теорию, а вы должны не понимать и задавать мне вопросы. Вот он себе сделал такого слушателя. У нас дома есть книжка пятиоптика, и там написано автору от первого читателя: Махмуд дарит папе эту книгу. В России всегда поэт больше, чем поэт, физик больше, чем физики. Физическая теория — право человека на жизнь. Так не должно быть, это неправильно.

Потом встал вопрос о том, как переправить эту теорию на свободу. Когда было столетие папы, мой брат говорит, мама, ну все-таки, а как это, как попала пятиоптика за стены тюрьмы? Надо понимать, она написана на бумаге, на которой с одной стороны чертежи самолётов, а на другой стороне теория поля. И наша мама со свойственным ей южным акцентом отвечает: да это не я, это Тася! Какая Тася? Значит, история была такая: девчонки, которые работали в КБ, имитируют сердечный приступ. На территорию военного закрытого завода, где работают зэки, въезжает скорая помощь. Тася берет эту пятиоптику, кладет в фельдшерскую сумку и пятиоптика выходит на свободу. Потом часть ее попала в руки ближайшего папиного друга, и он не смог сохранить, испугался и сжег. Другая часть, уже потом уехала в Москву к Ландау. Ландау, глядя на эту пятиоптику, говорит, ну что же делать, Румочка сошел с ума. А папа пишет моей маме в роддом, когда родился мой брат, что теперь, когда у меня родился сын, я готов его именем заклинать Ландау, чтобы он прочитал мою работу по пятиоптике. Потом мама говорила, что они так и жили втроем: я, Юра и пятиоптика. И папа такие стихи писал маме, в ссылке в Енисейске:

Ты не первая моя подруга,

Но ты первая, которая меня полюбила не на час досуга,

А чтобы жизнь со мной пройти любя

Думал я, что муза Пятимерия

Принесет тебе достаток и почет,

А тебе душой пришлось изведать, как жизнь ссыльная в

глуши течет,

Но я все же свято буду верить, что услышит мир

мои мольбы

И пронзит стрелою Пятимерия академиков тугие лбы.

Ольга Кузьминична Михайлова с детьми Михаилом и Татьяной, 1956 год

Потом мы папе говорили, что детям тоже нужно написать какие-нибудь стихи. Но папа отвечал: иссяк! И это последнее стихотворение, которое он написал, посвященное нашей маме.

Он продолжает работать в Енисейске, и он шлет какие-то работы, как он говорит, чтобы показать, что я не потерял форму, Но всё направлено на эту пятиоптику. И, на самом деле, не идет, не получается ничего. Потом отца переводят в Новосибирск. Это сделал Вавилов, тогдашний президент Академии наук, потому что в Новосибирске все-таки больше возможностей. Но вся семья оказалась в ужасных условиях в Новосибирске. Вавилов не успев устроить папу на работу, умер. И они с маленьким сыном снимают квартиры, не имея средств к существованию. Московские друзья ходят с шапкой по квартирам, собирают деньги, что-то посылают.

Из тех лет одна история меня не оставляет равнодушной. Представьте ситуацию, папа должен отмечаться раз в две недели в местном отделе КГБ, что он на месте, что он не сбежал. Он уходит утром, и там лейтенанту нужно просто поставить печать и все. Папа приходит, протягивает свой документ, а тот делает вид, что он очень занят, проходит час-два. Папа хочет сесть, тот ему лениво говорит встань сука, встань, постой, проходит час, за часом день кончается. Наконец он поднимает на папу, говорит: а ты еще тут враг народа, ну давай, печать и свободен. Вот такой человек. Говорят, что есть садисты, люди, которые получают удовольствие, когда они доставляют боль другим, это какой-то особый садизм - унизить человека, сделать больно не физически, а гораздо глубже. Это унижение повторялось раз за разом, но история имела и конец замечательный. Когда папа уже был директором института, этот человек пришел наниматься на работу начальником первого отдела, и папа бежит к своим физикам, теоретикам, в свою любимую лабораторию теоретической физики, спрашивает, что делать, ребята, пришел, просился на работу. Эти физики-теоретики, разумеется, отвечают ему непечатными словами: гони его. Папа говорит, но может быть он испытывает жизненные затруднения? Я думаю, что он не узнал, конечно, в этом директоре института того ссыльного, над которым издевался.

Но вернёмся в 1952-й год. Истории там были необычайно трагические. Например, у них был товарищ, который, как потом оказалось, был приставлен к этой семье, чтобы зафиксировать их жизнь. Когда узнала это, спрашивала брата неужели родители понимали, что это агент НКВД? Миша говорил, что мама поняла, она была очень проницательная. Тогда она сказала папе, что нужно этому человеку отказать от дома. Папа ответил, да ты что, Оленька, приличного человека прислали. Неизвестно, какую сволочь пришлют в следующий раз. Нет-нет, пусть ходит, пусть ходит.

В том же 52-м году у папы появляется близкий друг, геолог Поспелов. Он видит, что папа просто гибнет и тогда предлагает написать письмо Сталину. И вот они вместе пишут письмо от лица Румера, в котором говорят о теории поля. И что советская физика, благодаря ей, может оказаться на переднем плане и просит дать ему возможность работать. Это письмо уходит в Москву, и там что-то действительно происходит, и папа получает вызов в Москву читать лекции по пятиоптике в Московском университете, в своей альма матер.

Осенью он уезжает в Москву, мама остается с Мишей в Новосибирске, и он очень вдохновлен. Потом мне рассказывали студенты, которые слушали эти лекции, они говорили, что это было такое событие, потому что людей арестовывали, люди исчезали. А тут приходит, оттуда из небытия и еще мелом по доске стучит, формулы пишет. Это было как воскрешение Лазаря.

Однажды , после очередного дискуссии папа выходит возбужденный, а его друг Женя Лившиц говорит, мы же тебе сказали, что имени Эйнштейна упоминать нельзя, мы же тебя тренировали на это. И папа понимает, что он всё испортил. Такая мелочь, но тогда она очень дорого стоила. И как-то было, что Ландау на обсуждение не пришел, это тоже его очень яркая характеристика. Он очень любил папу, они были очень близкие друзья, но то, что касалось науки для Ландау это было важнее всего. Он не верил в пятиоптику и не мог покривить душой. Простая такая вещь, что это спасло бы Румера, ему в голову не приходила. Наука, значит, наука.

И так, папа, читает эти лекции в московском университете, а мама с Мишей в Новосибирске. К ней приходит их товарищ и говорит: Оля, Юра совсем со своей пятиоптикой сошел с ума, сидел бы здесь и не высовывался. Куда его понесло, ты понимаешь, что тут творится? В это время начинает подниматься волна антисемитизма, дело врачей, и он говорит, что, скорее всего Юру арестуют и мама его больше не увидит. И мама, все бросив, едет в Москву. В Москве очень тревожно, это уже 53-й год, январь. Они с папой договариваются, что если его арестуют, то мама не предпринимает никаких шагов к тому, чтобы его найти, она берет Мишу и уезжает с ним в Таганрог. Она должна вырастить сына, спасти его, должна думать о сыне, а не о муже.

В один прекрасный день мама приходит в дом, в котором она остановилась, и видит, что ее чемодан стоит на лестничной клетке. Она звонит в дверь и ей в щёлочку говорят, что Юру арестовали. Щёлочка закрывается, мама берет чемодан и идет на вокзал, покупает билет, садится в поезд и понимает, что жизнь кончена. И когда поезд трогается, мама видит в окно, что бежит папа, и заглядывает в окна, ищет ее. Они видят друг друга, и ничего не могут сказать, поезд проходит мимо. И через какое-то время по радио объявляют, что Сталин умер. Мама говорила, и все плачут, и она плачет со всеми.

И вот, что произошло. Накануне папе сказали какие-то люди, мы знаем, что вы получили разрешение приехать читать лекции, но тут у нас сейчас очень неспокойно, поэтому вполне может быть, что Вас заберут. Тогда Вы должны будете позвонить по этому телефону. Папу, действительно, взяли прямо с лекции в Московском университете. Но он позвонил по телефону, его отпустили. Мама-то ничего этого не знала.

Но здесь я хочу поставить точку, потом уже была совсем другая история. Когда я была маленькая, я обычно говорила так, что потом родилась я, и стало все хорошо.

Татьяна Юрьевна Михайлова

Юрий Борисович Румер с дочерью

Page updated

Google Sites

Report abuse